ПОПУГАЙ, УЛЕТЕВШИЙ ИЗ КЛЕТКИ

Статья об Алле Липницкой

Как расценить факт внезапного увлечения зрелого (и признанного!) поэта живописью? Увлечения, побуждающего его, забывая о поэзии,  создавать картину за картиной, вызывая недоумение и насмешки некоторых дипломированных искусствоведов и даже близких знакомых – или полное приятие у людей, подчас далеких от искусства? Оставим все эти определения обыденному сознанию. Ведь по сути чудо – это реальность, недоступная, однако, нашим несовершенным познавательным способностям.

Алла Липницкая родилась и до 1995 г. жила в г. Сумы. С детства её сны были насыщены событиями и красками, они как бы представляли другую жизнь. В них всегда было ожидание вести с неба. Позднее сны (и шире – вся сфера подсознательного и бессознательного) давали пищу и для поэзии, и для живописи.

Второй источник творчества А.Липницкой – природа в её незамутненном виде, отфильтрованная от всего насильственного и привнесенного извне. Эта мечта о природе воплотилась в реальных ее уголках – Зеленый Гай вблизи Сум, Кавказские горы…

С 1995 г. Алла живет в Израиле, и здесь у нее тоже есть любимые места – Тель-Авив, Мертвое море. Впрочем, есть подозрение, что дом А.Липницкой – это Земля, и в любом её уголке она найдет вдохновение для своего творчества.

Третий компонент – это невероятный интерес к людям, причем интерес активный, сострадательный.

 Еще одним источником явились культура и искусство (поэзия – в частности, русская, китайская и японская, мировые мифология, религия, философия).

Стихи Алла начала публиковать в 1965 году, еще будучи школьницей. Много лет проработала в Сумском художественном музее, где занималась изучением искусства Дальнего Востока.

Переломным моментом в жизни и творчестве поэтессы стала трагическая смерть сына в 1988 году.Еще более интенсивной и яркой стала жизнь во снах. Зрительные образы, (обычно связанные со сложными членениями пространства),переполняли теперь и сознание.

В 1991 г. в Сумах на средства автора выходит первый поэтический сборник – «Мы только путники».

В июле 1991 г. был создан первый большемерный картон в технике гуаши – «Тело в реке жизни» (ранее были лишь небольшого размера наброски).

За год А.Липницкая выполнила более 300 гуашей.

В конце 1992 г. в Киеве состоялась ее первая художественная выставка. Одновременно был подготовлен к печати новый поэтический сборник – «Белая сирень», включающий в себя и опыты прозы. В начале 1993 г., продолжая работать в технике гуаши, она начала осваивать масляную живопись на холсте, создав за полгода (кроме новых гуашей) несколько десятков холстов.

В израильский период творчества холст и масло стали излюбленной техникой А.Липницкой, что способствовало достижению большей материальности и иллюзионистичности образов. Само чувство становится более сгущенным и светоносным, и это непосредственно отражается в  живописи.

Вот та жизненная канва, на которую ложится творчество Аллы Липницкой.

Определяющим для ее творчества является противоречивое, на первый взгляд, сочетание жажды познания с агностическим философским кредо.  «Я буду жить до тех пор, / пока не узнаю, / что это было», – признается она в одном из стихотворений. Знак этой жажды мы встречаем и в картине «Адам и Ева», где не случайно в геометрическом и смысловом центре композиции оказывается яблоко с древа познания. В то же время Алла любит цитировать отрывок из «Отдельной реальности» Карлоса Кастанеды: «Мир необъятен. Мы никогда не сможем понять его. Мы никогда не разгадаем его тайну. Поэтому мы должны принимать его таким, как он есть, – чудесной загадкой».

Впрочем, противоречие это во многом кажущееся, ибо, при осознании невозможности познания разумом, речь идет прежде всего о практике чувственного познания. Рациональному в своей личности Алла отводит служебную роль: «максимально использовать то малое, что мне отведено». (В этом смысле она часто говорит об «экологической нише индивидуума»).

Чувственное познание предполагает как бы две ступени, этапа: экстатический (выход за пределы себя) и эмпатию («вчувствование» в других существ). Об этом – многие стихи поэтессы, например, такие:

И я вошла туда, где кожура

Шершавых и больших живых деревьев

Вся исцарапана следами птичьих перьев… (1984).

Познание для нее не заканчивается  «вчувствованием» – оно продолжается в таких вечных и великих, воистину женских чувствах, как сочувствие, жалость, любовь ко всему живущему и, наконец, находит свое логическое выражение в предстательстве женщины и поэта за все живущее перед космическими силами. Она просит у Бога  о продрогшем на ветру цветке, о бездомной собаке, о «птичке Божьей»:

Небесная горечь, пролейся под ноги тому,

Кто утратил надежду» («Малер», 1979).

В этом просительстве «… пред беглым лучом сверхземного сознания, / к которому заперта смертная дверь»,сквозят присущие Алле, приправленные горечью, ирония и бунт:

Мой инопланетянин! Сделай дудку

Из тучи, из травинки, слов моих,

Пусть птичка Божья, надрывая грудку,

Пред Богом прощебечет малый стих («Дудка, 1989).

– Ну, как там, козявки босые, пичуги?

Ваши мокрые лапки готовы к зиме?

Ваши горлышки стынут в предзимнюю слякоть?

Неужели когда-то вот так обо мне

Разум более сложный способен заплакать? (1985)

Итак, женственность ее поэзии не в слабости, а в силе заступничества за все живущее.

Минуя анализ поэзии и прозы А.Липницкой (который не входил в нашу задачу), перейдем к ее живописи. Ее гуаши и полотна поначалу изумляют. Многие, за неимением других сравнений, ставят их в один ряд с детскими рисунками («Великое умение похоже на неумение», – недаром ведь сказал Чжуан-цзы). Но истина выстраданная и осознанная отличается от истины неосознанной. В беспощадное время полуденной зрелости вечные звезды можно увидеть только из глубокого колодца.

Живописная техника А.Липницкой – то мерцающая, то брызжущая светом, смеющаяся и плачущая одновременно. Краски наносятся то широко – кистью,  то дробно – пальцами. Она не стремится достичь правдоподобия в передаче форм, более того – намеренно избегает этого. Подобно китайскому или японскому художнику, она живописует не фрагмент мира, но свое чувство, в котором заключен весь мир. Кроме того, Алла передает мир не столько физический, сколько астральный с более высокими планами бытия, в которых с  ростом светоносности последовательно уменьшается конкретизация форм и образов.

Особое значение для Липницкой имеет пустота и чистота сердца как необходимое условие творчества. Пустота – это непривязанность ко всему эгоистичному и сиюминутному, и в то же время – открытость Высшему. «Так выгорело в сердце все дотла, / Что во все стороны открылось / Пустое чистое пространство» (1985)). Эти строки перекликаются с цветаевскими: “…я – чернозем и белая бумага”. Алле присуще ощущение драгоценности  белизны писчего листа или живописного холста. Эта белизна и пустота – воплощение гармонии и совершенства божественного Непроявленного начала, которое легко нарушить равнодушным или невнимательным вмешательством. По словам Аллы, холст для неё – живое существо, она его гладит и ласкает, нанося руками краску. Процесс создания картины сродни любовному переживанию.

Белизна холста всегда присутствует в картинах Липницкой: в большей степени в её “быстрых” произведениях, созданных в технике алла прима, в меньшей – в многослойных долговременных произведениях, к которым она возвращается неоднократно. Впрочем, даже в самых быстрых картинах Аллы содержится намек на сложность и полупрозрачную многослойность мира. Полупрозрачной и вибрирующей становится сама краска. Это происходит за счет неравномерного продавливания щетинками кисти тонкого слоя  сырой краски уже в момент её нанесения. Кроме того, живописная ткань пронизана светоносными отблесками, нитями и контурами – местами с применением белил, часто – за счет продавливания сырого красочного теста черенком кисти до грунта. Этой светоносностью её картины отчасти напоминают иконы на стекле (если их рассматривать на просвет).

Одно из главных выразительных средств в живописи А.Липницкой – колорит, который никогда не является случайным. Построенный то на  приглушенных, то на взаимодополняющих ярких, то на сближенных напряженных цветах – он может выражать тонкие оттенки чувства: умиротворенность, экстатическую радость, тревогу или печаль.

Связь со снами в живописи – более непосредственная, более зримая, чем в поэзии. Иногда – это просто живописание снов («Следы в пустыне», «Птицы»), создаваемое за несколько десятков минут. В живописи для Аллы отсутствует мучительное преодоление словесного материала, и в этом смысле живопись для нее – чистая радость, истинное отдохновение. Подсознательные ощущения, как правило, переносятся на картон или холст без предварительного осмысления. Быстрота, непреднамеренность и как бы случайность создания большинства её картин – обманчива: ведь душа не случайна, и она передает истинные цвета и формы, подсмотренные ею в иных мирах.

Живописная манера художницы предельно раскованная, импульсивная – до озорства, до эпатажа. Но сквозь нее проглядывает гармония иных берегов и миров и еще – щемящее чувство невыразимой красоты и краткости человеческой жизни перед лицом вечности. В этом чувстве, как мне представляется, источник контраста между безудержно веселой, на первый взгляд, гротескной фигурой вечного Харона – и едва заметной утлой лодочкой, растворяющейся в водах Стикса («Перевозчик Харон», 1992).

Попытки описания пространства встречались уже в поэзии А.Липницкой:

Глаз мой встречает космический глаз.

Изображенье выходит за рамки (1985).

Однако в живописи пространство гораздо более конкретно и зримо. Миры не смешиваются – но тесно переплетены, находятся в сложном взаимодействии. Обычный пример прорыва одного пространства в другое – голубоватый овал на фоне бурно произрастающего дольнего мира. Иногда это космический глаз или космический вестник – шар, но чаще – тоннель, материнская утроба, место рождения в непостижимый небесный мир.

Подчас, как в картине «Мария Магдалина, оплакивающая Христа» (1993), в овале предстает именно земной, дольний, трепещущий растительностью мир. Это – взгляд из мира иного, в котором Магдалина склонилась над Христом, превратившимся в мировой океан. Сравним тот же сюжет, воплощенный мощным образным рядом природных форм в стихах:

На небе солнце предзакатное распято.

К его последним золотым лучам,

Как Магдалина, припадает мята,

Чтоб холодеть от скорби по ночам (1990).

Рождение для одного мира есть смерть для мира другого:

Жизнь великая и простая

Вошла в меня понемногу.

………………………….

Живу умирая. Умру оживая (1981).

Художник как ипостась «культурного героя» мифологии является медиатором (посредником) между мирами. Многократно умирая и рождаясь из одного мира в другой, он поддерживает их взаимосуществование и взаимодействие. Обнаженная женская фигура, часто присутствующая в картинах, – некое визави автора – это одновременно антропоморфное олицетворение природы (тогда она дается в природном мире, оплетенная стеблями и ветвями, – «Женщина в городе» и другие работы) и одновременно – воплощение художника-медиатора, парящего между мирами. «Я увидела сверху, как прекрасен и хрупок этот мир, мне было бесконечно жаль его и людей, мне постоянно хочется сообщить им это, предостеречь», – говорит Алла.

В картине «Танец в пространстве» (1993) разметавшиеся в кружении волосы – крылья ангела, женщины или птицы – создают в прозрачности неба земной рельеф – горы, реки, растительность.

Подчас изображение представляет собой сложную систему миражей, отражающихся друг в друге. («Троица, или Видение в окне», «Ближние и дальние леса», «Окно. Зеленый Гай»).

Библейская тематика занимает определенное место в творчестве Аллы Липницкой. Рыжеволосый знакомый может превратиться у нее в иудейского царя Давида («Царь Давид», 1992). В творчестве Аллы часто возникает мотив «Троицы». Многие новозаветные сюжеты представлены в ее живописи («Благовещение», «Житие Христа», «Голгофа», «Воскресение», «Вознесение»…).

«Голгофа» – почти монохромное изображение Распятия на желтом фоне, с Всевидящим оком наверху. Перекладины креста и руки Христа напоминают снопы колосьев, брызжущих кровью.

Смерть переходит в жизнь. Жизнь жива радостной жертвой любви.

«Мытари света» отказались от сбора золота; бесплотные и ирреальные, они заняты накоплением света – неуловимого бестелесного клада.

В «Радостной встрече» добро, незримо творимое крохотными человеческими фигурками на земле, умножается на небе в ликовании ангелов. Человек не так уж ничтожен и бессилен.

В поэзии и живописи А.Липницкой нередки реминисценции из даосизма и чань-буддизма. Это результат не заимствования, но совпадения качества звучания.

Напрямую к даосизму А.Липницкая обращается в картине «Дао» (1992), однако даосским духом пронизаны её многие пейзажи и пространства, развернутые из отдельных существ или предметов (птица, цветок, дерево). Эти образы заставляют вспомнить откровения и сентенции Чжуан-цзы (III в до н.э.).

Созвучие со сложным пространственным членением буддийской живописи (тхангки) угадывается в картине «Хозяйка сада». Чаньским духом проникнуто её стихотворение «Неизвестному чаньскому мастеру», – меня не оставляет мысль, что Алла написала это о себе.

Но главное – с буддизмом её роднит бесконечное сострадание ко всему живущему.

С даосской и особенно буддистской традициями связана вера в реинкарнацию, являющаяся естественной для мироощущения Аллы. Эта убежденность звучит во многих стихах и картинах А.Липницкой («Мы только путники…»; «Мы жили. Но так и не смогли понять…»). Отсюда и ощущение духовного родства с людьми, жившими в далеком прошлом («Из стихов, посвященных Ли Цинчжао»). Реинкарнация понимается не как бесконечное продление существования, а как расширение опыта души, её бесконечное совершенствование («Мы стоим, объяты легким дымом / Нашей общей доли круговой, / В золотом саду, неповторимом / Ни в какой случайности другой…»).

Если одна сторона творчества А.Липницкой развернута в сторону космического и непознанного, то другая открыта к современникам. Во многих ее стихах слышится боль и укор в их адрес, занятых активной разрушительной деятельностью в состоянии глубокого сна души («О чем печемся – мы ли не поэты…»).

Во многом ответственны за это державные мужи, военные и ученые, ради собственных корыстных интересов, безответственно, с наигранным оптимизмом обещающих человечеству светлое будущее. К ним поэтесса беспощадна: «А всё человечество на сверхмощной ракете / Устремляется к чужой счастливой планете» («Махаон»).

В картине «Попугай, улетевший из клетки» (2002) дана метафора освобождения человека от заблуждений и условностей, препятствующих любви и истинному общению между людьми.

Как следствие неиссякаемого оптимизма, отчетливо звучит у А.Липницкой осознание необходимости поиска единомышленников, их совместных усилий. Это путники, искатели, вестники. В метафорическом описании странствия птиц она признается в любви тем, кто «мечется, кругами ходит, / Кто полон маленьких открытий / На диких траекториях блужданий…» («Когда все птицы, сколько есть…»).  

Пространства, созданные Аллой Липницкой, немыслимы без путей и путников, без прощаний и встреч. Путники – это и вестники-ангелы, и души людей – живых и умерших. В страстном стремлении сочетать миры художник заставляет ангелов ходить по земле (точнее, по обжигающим пустыням и снегам), а людские души – летать по небу. Об этом – стихотворение:

Ангел, утопающий в снегу,

Колют ноги белые иголки?.. –

Заканчивается оно строками:

Господи! Зачем ты этот путь

На снегу так четко обозначил? (1993).

 «Ангел, отдыхающий в пути» (1993) – смертельно уставший, но полный любви к жизни и живущему, припал к дереву, уходящему в небо, рай. Крылья его смешались с листвой. «Ангел поверженный» (1993) взорвался брызгами энергии и света на пересечении истоптанной дороги и дважды отраженного дерева. Наконец, ангел, завершивший земные дела и покидающий землю («Прощание», 1993. Картина написана в течение 20 минут). Другие работы – «Идущие под ветром и дождем», «Ночная дорога»…

Путники распяты в пространстве: их телá – на долгой горизонтали земного пути, их души – на вертикали мирового древа – пути восхождения к Богу. Они распяты и во времени: между сожалением о прошлом и ожиданием будущего (диптих «Автопортрет двадцатилетней давности», «Будущее» 1992).

«Я вижу свет не только в конце, но и сейчас, каждую минуту. Даже во мраке…», – говорит Алла.

Анализ творчества А.Липницкой позволяет сделать два важнейших вывода. Во-первых, любовь является для неё безусловным и высочайшим качеством человека и космоса. Во-вторых, её сознанию явно тесно в рамках одного или даже нескольких эгрегоров, религиозных конфессий или художественных концепций. 

Уже только эти два положения позволяют отнести её творчество к новой парадигме современного сознания New Age (Новая Эра), связанной со вступлением солнечной системы в эру Водолея. (Кстати, одна из картин А.Липницкой, датированная 1991 годом, называется «Новое сознание»). Здесь я рассматриваю явление New Age в самом широком смысле, именно как парадигму, характеризующуюся рядом повторяющихся убеждений в области космогонии, религии и этики у различных, не связанных между собой организационно, индивидуумов.

Предтечами движения в конце XIX – начале ХХ века явились выдающиеся теософы Рудольф Штейнер и Анна Безант (последней принадлежит и сам термин). Парадигма New Age основывается, прежде всего, на утверждении Единства всего сущего, Любви как основы мироздания, вере в единство всех религий, реинкарнацию и кармическую взаимосвязь судеб, личную и планетарную трансформацию. Наша Земля рассматривается как важнейший живой организм [1 - 4].

В области религиозных учений известны, в частности, такие представители Новой Эры, как пришедший из традиции индуизма Ошо, а также вышедшие из ислама и сохранившие с ним лишь номинальную связь суфийские мастера (Инайят Хан, Георгий Гурджиев).

В психологии наиболее интересным и систематическим представителем New Age является российский ученый Анатолий Некрасов, утверждающий безусловный приоритет построения «пространства любви» каждым индивидуумом.

Среди писателей отмечу Н.Д.Уолша, К.Кастанеду, Р.Баха.

Первыми нью-эйджевскими музыкантами стали американские джазмены 1960-х годов Тони Скотт и Пол Уинтер.  «Темы, которым зачастую посвящена музыка в стиле New Age – это космос, окружающая среда, природа, благо бытия, гармония с миром и собственным «я», сны и путешествия в духовном мире» [1].

Сегодня среди наиболее интересных нью-эйджевских композиторов и музыкантов –  Китаро, Карунеш и Оливер Шанти, любимый мной Стефан Микус, а также содружества музыкантов: иранский курд К.Калхор и индиец Ш.Х.Хан с их выдающимся альбомом «The Rain» (2003), перс  Х.Ализаде и армянин Г.Гаспарян с их не менее замечательным альбомом «Endless Vision» (2006). В связи с этим замечу, что новое (в том числе новое сознание) возникает чаще всего не внутри, но на грани явлений, подчас чуждых и даже враждебных друг другу (этносов, религий, видов искусств), выступая при этом мощным объединяющим фактором.

А. Липницкая очень любит музыку – классику, этническую, джаз, в последние годы -   рок. Опыт Ю.Храпова показал, что её стихи прекрасно ложатся на музыку. Открыта другим видам искусства и  живопись Аллы, о чем свидетельствует успешное использование видеоряда её картин в театре (спектакль «Случайности» в постановке Челябинского театра современного танца, режисёр-постановщик – Ольга Пона).

Я пытаюсь вспомнить других нью-эйджевцев – и начинаю понимать, что к их содружеству относятся и многие ученые, вставшие на защиту нашей планеты (Гринпис), или бескорыстно изучающие паранормальные явления в природе и человеке, и французские кинематографисты, создавшие знаковые документальные фильмы «Микрокосмос» и «Птицы», и многие другие. Интересно, что в фильме «Птицы» (о котором Алла ничего не знает) содержится выразительная сцена бегства попугая из клетки.

Однако среди нью-эйджевцев (как ближнего, так и дальнего зарубежья) я не нашел ярких поэтов или живописцев. Часть последних находится под сильным влиянием искусства Н.Рериха, и их живопись вторична; другие создают медитативные композиции с облаками, третьи – умозрительные метафизические композиции.

В то же время в искусстве «старого сознания» (альтернативного “новому сознанию” Нью Эйдж) все еще безраздельно господствует концептуализм, основанный на абсолютизации рассудочного начала в человеке, направленный в первую очередь на то, чтобы поразить искушенного зрителя. Это – путь, приводящий к отрицанию не только мира, но и парадоксальным образом – индивидуальности художника, и поэтому не имеющий перспектив развития. Апофеозом его, по моему представлению, является  перформанс, в котором художник, надев противогаз, в течение нескольких минут бьется головой о стену.

Искусство А.Липницкой основано на собственном опыте сверхчувственного познания мира, что в сочетании с ее даром любви и бесспорным талантом делают его уникальным явлением   в  нью-эйджевской,  и тем более – в  традиционной  культуре.  С течением времени его понимание другими будет возрастать, и именно такому искусству принадлежит будущее.   

Владимир Цитович

1. Нью-эйдж. Музыка нью-эйдж. -  http://ru.wikipedia.org
2. Нью-ейдж (на укр. языке). - http://uk.wikipedia.org
3. Гинзбург Татьяна. Движение Нью-Эйдж - http://ariom.ru
4. Жеребятьев М., Феррони В. Феномен новых религиозных движений – http://www.archipelag.ru

Цитович Владимир – искусствовед, реставратор высшей реставрационной категории, эксперт живописи. Родился в Киеве в 1948 г. В 1976 г. закончил Киевский художественный институт (ныне – Национальная Академия изобразительных искусств и архитектуры). В настоящее время работает реставратором в Музее искусств имени Богдана и Варвары Хаменко (Киев). Член Аттестационной комисии реставраторов Украины. Один из авторов монографии "Технология и экспертиза живописи И.К.Айвазовкого", автор работ по вопросам экспертизы и реставрации живописи 16-20 веков, статьи о творчестве украинских и русских художников 20-го века.