Стихи Марины Старчевской-Ройтман

Для самых маленьких.

Итальянская кухня.
        
На базаре две вороны
Покупали макароны.
Выбирали подлиннее.
Что бы елось веселее.
Воронята прилетали
Сыр на тёрке растирали,
А потом без разговоров
Разминали помидоры.
Будет, будет целый лес
Кушать "пасту-болонез". 

Почему же все кричат?

Я на веник грозно лаю,
Зубы скалю и рычу:
Эй, не бойтесь, я играю  -
Не обижу, не схвачу.
Принесу кольцо и палку,
Старый тапок притащу  -
Вот, берите, мне не жалко!
Я ещё себе сыщу.
Украду носок у папы,
Спрячусь  -  уши не торчат!
Только высунулась лапа  -
Почему-то все кричат! 

Посмотрите, я на вишне!

Посмотрите, я на вишне!
Выше папы, выше Мишки,
Выше кошки, выше Светки,
Я сижу на верхней ветке!
Рядом столько спелых ягод!

Только очень больно па-а-а-дать... 

Непослушная обувь

Растерялся сапожoк  -
Оторвался ремешок,
Зацепился по дороге
За упрямый корешок.
У второго сапожка
От неловкого шажка
Две царапины на коже
От носка до каблучка.
Сапоги в футбол гоняют,
Сапоги в лесу играют...
Как они не понимают,
Что за них МЕНЯ ругают! 

Кошкин сон

Не снится кошке колбаса,
Мясной рулет и чудеса,
А снится, что за мышкой
Бежит она с одышкой.
Вот почему от храпа,
Подрагивает лапа. 

Я рысь!

Я - рысь! Я прыгаю - и сразу
Лечу со шкафа на комод.
Случайно опрокинул вазу?
Так это вазе не везёт.
Ну цапнул дедушку за пальцы -
Я не котёнок, я же - рысь!
А бабушка отложит пяльцы
И снова крикнет: "Ну-ка, брысь!"
Обидно будет признаваться,
Что я боюсь её тычка,
Но бабушка не станет драться
И даст котёнку молочка.

Незнанье языков

Признался как-то рыжий кот  -
Задира и гуляка:

"В душе моей давно живёт
Домашняя собака...
Как славно зимним вечерком,
В нейлоновой фуфайке,
Пройтись с хозяином пешком
От дома до лужайки.
Поговорить о ветчине,
О рыбе посудачить...

Но не умеет пёс во мне
Мяукать по-собачьи." 

Стихи об Израиле.

Иерусалим

Этот город от истории давней
Сохраняет бело-желтые камни.
И молитвы здесь возносят упрямо,
Да не в храме, а у стенки от храма.

Переполнены его мостовые:
Маги, дервиши и  -  просто святые.
Каждый алчет крутизны или денег,
Каждый в мареве своих заблуждений.

Над толпою и стеной синь бездонна
И поют колокола: "Аба...донна..."
А над общей суетой-круговертью
Огляделся и плывет ангел смерти.
 
Июль.

Июль. Оплывает жара,
Закат, заостряя тени, 
Качает, как веера,         
Фантомы сухих растений.

Щеглы услаждают слух, 
Алеет на клумбе мальва,
И словно большой петух,
Взъерошила перья пальма. 

И женские каблучки, 
Вонзаясь в тепло асфальта,
Вплавляют свои штрихи
В панно из горячей смальты. 
 
Тель-Авив.

С чашкой кофе под звуки румбы,
Наблюдая морской прилив,
Загорелый и белозубый
Смотрит в камеру Тель-Авив.
И танцуют на пляже пальмы,
Направляя ладони ввысь,
Развернулся канат причальный
И петлей над водой завис.
Бриз гоняет воздушных змеев
Многоцветные миражи,
Рукоплещут флажки на реях,
Паруса вдохновляя жить,
Катера на волнах прогретых
В такт покачивает слегка
И кружится моя планета,
Подставляя солнцу бока.
День плывет невозможно белый,
От жары нереально зыбкий.
Просто выйти на этот берег
И позвать золотую рыбку. 

Израиль

В стране, где лето в три сезона
Царит на суше в два обхвата,
Где ночь лететь до Аризоны,
И до Москвы далековато,
Где всё зависит от погоды,
И все молитвы на рассвете
Здесь по прямому переходу
Возносит в небо светлый ветер,
Как будто древний наконечник
Копья, что воином оставлен,
В Леванте солнечно-беспечном
У моря греется Израиль.